главный журнал

    Ко времени, когда появится эта книжка, возможно, уже дойдет до читателя первая в нашей истории антология палиндрома (сост. Бонифаций),^I объединяющая далеко не всё из написанного в этом жанре за XVII ― XX века. Не представлен там, по его же вине, Анатолий Васильевич Болтрукевич, много сделавший в палиндромии за 30 с лишним лет.^II Мой стаж ― только 24 года, но с перерывами. В 1976 г. двинул в самиздат книжку, вобравшую около 50 опусов (от одной строки до 150) и 600-строчную ретрагедию «Тать». Это было 1-е издание ― 12 экз. Через год вышло 2-е, меньшим тиражом, но зато два или три экземпляра были переплетены в твердый панцирь. Это не помогло книге сохраниться внутри: уже через несколько месяцев оба издания превратились в непролазные черновики. На доступных мне экземплярах сделана надпись: «Не размножать. Не публиковать» или «Черновик». Большая часть сборника дорабатывалась, исправлялась, некоторые вещи разрастались (в «Тате» добавилось 160 строк). При желании можно такой доработкой заниматься бесконечно.
    Труд палиндромиста более всего сравним с морокой алхимиков, он выматывает, забирает у иных всю жизнь, но плоды приносит далеко не щедрые. Главное же, что сходственно в нашем деле с алхимией ― это побочные открытия, находки, чаще всего неожиданные, особенно в словоизобретательстве и синтаксическом конструировании; при этом может сохраняться вполне гладкая речь, так что и палиндромичность фразы не замечается: «Лидер бодро гордо бредил, // а масса налево повела нас сама» (Б. Гольдштейн); «Андропов ― оплот столпов опор дна» (Ю. Телесин). «Оленинело» (М. Левин) ― каково словцо! «Я ― око покоя, // Я ― дали ладья, // И чуть узорю розу тучи…» (В. Брюсов). Можно ли лучше сказать о луне? «Рабы рабов! О, бары бар! // Сети чуя, учитесь // Уму // …Или грез Изергили // Не видно Ужу?..» (Н. Ладыгин).
    Там, где палиндромическая речь не очень гладка, в зависимости от подбора изобразительных средств, она может быть и оригинальной, и более эффектной в сравнении с обычным стихом. Корявости лексики и синтаксиса создают некое дремучее очарование речи, подобно тому, как неровная поверхность досок, на которых писали иконы, давала «эффект мерцания» ― его не может быть на совершенно гладкой доске. В языке палиндрома встречаются элементы колдовского наговора и хаотичности детского лепетания. «Один, душú пишу дни до // Отказа. Кто // Ты? Пойми опыт // И жар и миражи» (Н. Ладыгин). ( Read more... )