Владимир Набоков

[lukomnikov]

 
БЫЛ ДЕНЬ КАК ДЕНЬ

Был день как день. Дремала память. Длилась
холодная и скучная весна.
Внезапно тень на дне зашевелилась -
и поднялась с рыданием со дна.

О чем рыдать? Утешить не умею.
Но как затопала, как затряслась,
как горячо цепляется за шею,
в ужасном мраке на руки просясь.

1951, Итака


КАКОЕ СДЕЛАЛ Я ДУРНОЕ ДЕЛО

Какое сделал я дурное дело,
и я ли развратитель и злодей,
я, заставляющий мечтать мир целый
   о бедной девочке моей.

О, знаю я, меня боятся люди,
и жгут таких, как я, за волшебство,
и, как от яда в полом изумруде,
   мрут от искусства моего.

Но как забавно, что в конце абзаца,
корректору и веку вопреки,
тень русской ветки будет колебаться
   на мраморе моей руки.

27 декабря 1959, Сан-Ремо


С СЕРОГО СЕВЕРА

С серого севера
вот пришли эти снимки.

Жизнь успела не все
погасить недоимки.
Знакомое дерево
вырастает из дымки.

Вот на Лугу шоссе.
Дом с колоннами. Оредежь.
Отовсюду почти
мне к себе до сих пор еще
удалось бы пройти.

Так, бывало, купальщикам
на приморском песке
приносится мальчиком
кое-что в кулачке.

Всё, от камушка этого
с каймой фиолетовой
до стеклышка матово-
зеленоватого,
он приносит торжественно.

Вот это Батово.
Вот это Рожествено.

20 декабря 1967, Монтрё


* * *

Как любил я стихи Гумилёва!
Перечитывать их не могу,
но следы, например, вот такого
перебора остались в мозгу:

"...И умру я не в летней беседке
от обжорства и от жары,
а с небесной бабочкой в сетке
на вершине дикой горы".

Курелия (Лугано), 22.7.72


* * *

Целиком в мастерскую высокую
входит солнечный вечер ко мне:
он как нотные знаки, как фокусник,
он сирень на моем полотне.

Ничего из работы не вышло,
только пальцы в пастельной пыли.
Смотрят с неба художники бывшие
на румяную щеку земли.

Я ж смотрю, как в стеклянной обители
зажигается сто этажей
и как американские жители
там стойком поднимаются в ней.

<Ноябрь 1953>


* * *

Вечер дымчат и долог:
я с мольбою стою,
молодой энтомолог,
перед жимолостью.

О, как хочется, чтобы
там, в цветах, вдруг возник,
запуская в них хобот,
райский сумеречник.

Содроганье - и вот он.
Я по ангелу бью,
и уж демон замотан
в сетку дымчатую.

Сентябрь 1953


СОН

Есть сон. Он повторяется, как томный
стук замурованного. В этом сне
киркой работаю в дыре огромной
и нахожу обломок в глубине.

И фонарем на нем я освещаю
след надписи и наготу червя.
"Читай, читай!" - кричит мне кровь моя:
Р, О, С, - нет, я букв не различаю.

1953


* * *

Зимы ли серые смыли
очерк единственный? Эхо ли
всё, что осталось от голоса? Мы ли
   поздно приехали?

Только никто не встречает нас. В доме
рояль - как могила на полюсе. Вот тебе
ласточки. Верь тут, что кроме
   пепла есть оттепель.

1956 (1953?)


* * *

В ничтожнейшем гиппопотаме
как много есть нежности тайной!
Как трудно расстаться с цветами,
увядшими в вазе случайной!

Монтрё, 29.5.73.


-------
Набоков Владимир Владимирович (1899 - 1977).

Основные источники:
В. Набоков. Стихотворения и поэмы. М.: Современник, 1991.
Сетевое собрание стихотворений.

Дополнительные источники:
Набоков В. Ангелом задетый. - М.: СП "Вся Москва", 1990 (кн. 2).
Несобранное.

"Целиком в мастерскую высокую...", "Вечер дымчат и долог...", "Сон" ("Есть сон. Он повторяется, как томный...") и "Зимы ли серые смыли..." - из цикла "Семь стихотворений" (там они, соответственно, под цифрами 2, 4, 6 и 7).

"Какое сделал я дурное дело".
Вариант 2-й строки: "и я ль идейный водолей,".
"Строки 1 - 4: первая строфа этого стихотворения подражает началу стихотворения Бориса Пастернака, первая строка которого заимствована полностью". (Примеч. В. Набокова.)
Имеется в виду стихотворение Б. Пастернака "Нобелевская премия" (1959). Там - не начало, а 3-я строфа (да и 1-я строка в ней, конечно, другая): "Что же сделал я за пакость, / Я убийца и злодей? / Я весь мир заставил плакать / Над красой земли моей".

"С серого севера".
Разночтения: в СиП (и 1-м сетевом источнике) в 3-й строке вместо "не все" - "на все". Текст привожу по АЗ; хотя это источник вроде бы менее авторитетный, но такая редакция кажется мне более убедительной (конечно, надо будет проверить по ардисовскому и другим изданиям).
Из примечаний В.С. Фёдорова к "СиП":
«Дом с колоннами - усадьба Рожествено Василия Ивановича Рукавишникова (1874 - 1916), дяди В. Набокова. В "Других берегах" Набоков писал: "Его александровских времен усадьба, белая, симметричнокрылая, с колоннами и по фасаду и по антифронтону, высилась среди лип и дубов на крутом муравчатом холму за рекой Оредежь, против нашей Выры". Батово - "прелестное бабушкино Батово" - усадьба баронессы Марии фон Корф (1842 - 1926); в первой четверти XIX века принадлежала К. Ф. Рылееву (1795 - 1826), поэту-декабристу. В английской версии автобиографии "Speak, Memory" Набоков писал: "На схеме три фамильных имения на Оредежи, в пятидесяти милях от Санкт-Петербурга, можно представить как три звена десятимильной цепи, пересекающей с запада на восток Лужское шоссе: с Вырой, имением моей матери, в центре, Рожествено, ее брата - справа и бабушкиным Батово - слева, соединенных мостами через Оредежь, которая своими излуками омывала Выру с обеих сторон"».

"Как любил я стихи Гумилёва!..". 2-я строфа (закавыченная) - пародия на мотив стихотворения Н. Гумилёва "Я и вы" (1918).

"Сон". В СиП - без заголовка.

Напоминаю, что в рубрике "antologiya" я, как правило, помещаю стихотворения 1950 - 2000 гг.