lukomnikov | Владимир Соколов (Reply)

* * *

Все прозрачно в мире - это свойство
Голубых, больших осенних дней.
Птиц охватывает беспокойство:
Гнезда их становятся видней.

Все открыто пристальному взору -
Дно речное, паутинки нить.
Очень любит осень в эту пору
Отобрать, отсеять, отцедить.

И, следя за дном, за цепью уток -
В час такой, давно ли слеп и глух, -
Я и сам, как это утро, чуток,
Обращенный в зрение и слух.

Я ловлю, раскидываю сети,
Только вовсе мне не до игры.
Я и сам как будто на примете
У большой и пристальной поры.

Я молчу, тревогою объятый:
Эта осень видит всё насквозь.
Мой сосед стоит у ближней хаты,
У него в руке доска и гвоздь.

Тоже смотрит долго, сокровенно
И вздыхает: - Ну, брат, я решил.
Я сегодня валенки надену.
Понимаешь, вовремя подшил.

Он смеется: что, придумал строчку?
Или снова юноша влюблен?
Надевает валенки - и точка.
Думает, что жизнью умудрен.

1956

ХЛЕБ

Сорок второй. Поземка. Стужа.
До города верста.
Теплушка наша чуть похуже
Вагона для скота.

Но лишь в пути узнав, как дорог
Ее худой уют,
Закоченев, приходим в город.
Там, слышно, хлеб дают.

В ларьке, по окна заметенном,
Пимов о доски стук.
- Откуда, хлопцы? - С эшелона. -
И чей-то голос вдруг:

- Ребят вперед пустите, братцы!
Пусть первыми возьмут.
Я слышал, это ленинградцы.
Ишь как мальчонка худ.

А нас брала уже усталость,
Все вымерзло в груди.
И очередь заволновалась:
- Ребята, проходи!..

- Да вы бы сразу попросили.
- А сам-то, чай, ослеп? -
Так было тесно в магазине,
Так был он близко, хлеб.

А продавщица обмахнула
Прилавок: - Ну, так что ж? -
И вот уж в воду обмакнула
Большой и добрый нож.

Угрюмы нары эшелона.
Буханки горячи.
А мы молчали, сжав талоны.
Мы были москвичи.

Был зябок жалкий наш нарядец.
С ларька срывало жесть.
- Нет, - я сказал, - не ленинградец. -
А как хотелось есть.

1957

* * *

Когда смеются за спиной,
Мне кажется, что надо мной.

Когда дурное говорят
О ком-то ясного яснее,
Потупив угнетенно взгляд,
Я чувствую, что покраснею.

А если тяжкий снег идет
И никому в метель не выйти,
Не прогуляться у ворот,
Мне хочется сказать: простите.

Но я хитрец. Я берегу
Сознание того, что рядом
На москворецком берегу
Есть дом ее с крутым фасадом.

Она, не потупляя взгляд,
Когда метель недвижно ляжет,
Придет ко мне и тихо скажет,
Что я ни в чем не виноват.

1957

* * *

Убит. Убит. Подумать! Пушкин...
Не может быть! Все может быть...
«Ах, Яковлев, - писал Матюшкин,
Как мог ты это допустить!
Ах, Яковлев, как ты позволил,
Куда глядел ты! Видит бог,
Как мир наш тесный обездолел.
Ах, Яковлев...» А что он мог?

Что мог балтийский ветер ярый,
О юности поющий снег?
Что мог его учитель старый,
Прекраснодушный человек?
Иль некто, видевший воочью
Жену его в ином кругу,
Когда он сам тишайшей ночью
Смял губы: больше не могу...

1957

* * *

Спасибо, музыка, за то,
Что ты меня не оставляешь,
Что ты лица не закрываешь,
Себя не прячешь ни за что.

Спасибо, музыка, за то,
Что ты единственное чудо,
Что ты душа, а не причуда,
Что для кого-то ты ничто.

Спасибо, музыка, за то,
Чего и умным не подделать,
За то спасибо, что никто
Не знает, что с тобой поделать.

1960

* * *

Ю. Алешковскому

Вдали от всех парнасов,
От мелочных сует
Со мной опять Некрасов
И Афанасий Фет.

Они со мной ночуют
В моем селе глухом.
Они меня врачуют
Классическим стихом.

Звучат, гоня химеры
Пустого баловства,
Прозрачные размеры,
Обычные слова.

И хорошо мне... В долах
Летит морозный пух.
Высокий лунный холод
Захватывает дух.

1960

* * *

«Можно жить и в придуманном мире», -
Мне сказали. Но правда ли это?
Можно в мире? Как в греческом мифе?
Как в легенде? Как в шутке поэта?
Можно? Это не сложно.
Ребенку,
На рассвете. На девичьем утре.
Но когда ты вдеваешь гребенку
В настоящие взрослые кудри,
Но когда что-то кануло в шири,
А пороги лишь ветром обиты,
Можно ль плакать в придуманном мире
От придуманной горькой обиды.

Я себе хорошо представляю,
Как по детскому зову преданья,
Как по знаку мечты
оставляю
Все мирские дела и свиданья
И вступаю в придуманный город,
В сад придуманный, милый до дрожи.

На придуманном озере гогот
Лебедей. Я придумал их тоже.
Я придумал и даль, и округу,
И подругу придумал, и брата,
И врага сочинил я, и друга...

Ты, конечно же, не виновата,
Но заметил я, душу очистив
От земного, приняв неземное,
Тень летит от придуманных листьев
На мое безысходно земное,
Где не может пока что по маю
Цвесть сухумская роза
в Сибири...
Но не думайте, я понимаю.
Можно жить и в придуманном мире.

1961

МУРАВЕЙ

Извилист путь и долог,
Легко ли муравью
Сквозь тысячу иголок
Тащить одну свою?

А он, упрямец, тащит
Ее тропой рябой
И, видимо, таращит
Глаза перед собой.

И думает, уставший
Под ношею своей,
Как скажет самый старший,
Мудрейший муравей:

«Тащил, собой рискуя,
А вот, поди ж ты, смог.
Хорошую какую
Иголку приволок».

1961

* * *

...Птица малая лесная...
А. Пушкин

Все чернила вышли, вся бумага,
Все карандаши.

На краю бузинного оврага
Стой и не дыши.
Сквозь туман просвечивает зелень,
Клейкая пока.
Где-то здесь, среди ее расселин,
Он наверняка.

Вот! Ни с чем, конечно, не сравнимый
Сколок с пенья льдин.
Первый, пробный, но неоспоримый,
Вот еще один.
Вот опять! Раскатисто и тесно.
Тишь... В листах куста
Происходит перемена места -
Веточка не та.

И покуда тишь не раскололась
Льдиною на льду,
Есть во всем
Извечный жаркий голос:
«Что же ты, я жду?»
Замиранье целого оврага,
Листьев и души.
Все чернила вышли, вся бумага,
Все карандаши.

1966

ВЕНОК

Вот мы с тобой и развенчаны.
Время писать о любви...
Русая девочка, женщина,
Плакали те соловьи.

Пахнет водою на острове
Возле одной из церквей.
Там не признал этой росстани
Юный один соловей.

Слушаю в зарослях, зарослях,
Не позабыв ничего,
Как удивительно в паузах
Воздух поет за него.

Как он ликует божественно
Там, где у розовых верб
Тень твоя, милая женщина,
Нежно идет на ущерб.

Истина не наказуема.
Ты указала межу,
Я ни о чем не скажу ему,
Я ни о чем не скажу.

Видишь, за облак барашковый,
Тая, заплыл наконец
Твой васильковый, ромашковый
Неповторимый венец.

1966

* * *

Облако птичьего свиста
Остановилось в окне.
Все это было когда-то,
Но это было при мне.

Словно огромная Волга -
Вдруг
у меня,
у крыльца
Облако птичьего свиста.

Облако птичьего свиста
Не задержалось надолго,
Но подарило птенца.

1967

* * *

Открытая внешняя рама
В большом полукруглом окне,
Как ставня скрипела - упрямо,
Незлобно, в любой тишине.

Тогда-то под ветер надсадный
Простою казалось избой
Пустое подобье мансарды,
Где мы пребывали с тобой.

А что еще было? Деревья
Скрипели, как двери, в лесу.
На них, как гусиные перья,
Качался снежок на весу.

Деревья, овраги, сугробы,
Потемок серебряный дым
Сходились и таяли, чтобы
Не так было скучно двоим.

1967

* * *

Попробуй вытянуться,
стать повыше.
Слезами, дождиком
стучать по крыше.
Руками, ветками, виском,
сиренью
касаться здания
с поблекшей тенью.

Попробуй вырасти
такой большою,
чтоб эти улицы обнять душою,
чтоб эти площади и эти рынки
от малой вымокли
твоей слезинки.

Упав локтями на холмы окраин,
будь над путями,
над любым трамваем,
над тополями,
что боятся вздоха.
И не касайся их,
не делай плохо.

Потом подумай
о такой причуде:
все слезы выплакав,
вернуться в люди.

По горькой сырости,
босой душою.
Попробуй вырасти
такой большою -
и в том оплаканном тобою
мире
жить в той же комнате
и в той квартире.

1967

* * *

Пластинка должна быть хрипящей,
Заигранной... Должен быть сад,
В акациях так шелестящий,
Как лет восемнадцать назад.

Должны быть большие сирени -
Султаны, туманы, дымки.
Со станции из-за деревьев
Должны доноситься гудки.

И чья-то настольная книга
Должна трепетать на земле,
Как будто в предчувствии мига,
Что все это канет во мгле.

1967

* * *

Белые гнёзда снега
Тают под переклик
Птиц, осадивших небо
Пристанционных лип.

Насыпью, там, где тает
Наст под березняком,
С грохотом пролетает
Ветер порожняком.

Там, перед ним - перроны,
Встречные города,
Встречные перегоны,
Встречные поезда.

Солнце по всем Россиям
Фабрик и деревень.
И облака на синем
Белые, как сирень.

1968

СОЛОВЕЙ

Птицы свищут в мокрых перехлестах
Ветра и ветвей.
Где-то там, без памяти о гнездах,
Замер соловей.

Сколько в свистах новостей, посылок,
Радостей лучу!
Только голос вдруг, как после ссылок:
«Я домой хочу».

И дрожмя дрожит листва сырая,
Лепестки бренчат.
Это - он! О гнездах забывая,
Певчие молчат.

Но как только, отпылав, отщелкал,
Замер соловей,
Все опять по гнездам, тихомолкам
Дупел и ветвей.

Лишь трава пятнистая, ночная
Встрепенется, чу!
«Я домой хочу, куда - не знаю,
Я домой хочу».

1970

НОВЫЙ СНЕГ

Не хочу я идти домой.
А хочу быть самим собой.

Вот на ветках висят сосульки,
Будто флейты или свистульки,
Вот на ветках комки, комки...
Будто кто-то играл в снежки.

Будто были, в снежки играли,
Разлюбили и убежали.
И остались снежки висеть
На ветвях, как клубки, как сеть.

Не хочу я идти домой,
А хочу быть самим собой.

Потому что мне
этот снег,
Словно родственный человек.

Не хочу по телефону аукаться
С тем, что мне почти незнакомо,
Потому что только на улице
Я чувствую себя как дома.

Вот на ветках висят сосульки,
Будто флейты или свистульки.

1970

* * *

Нет школ никаких. Только совесть,
Да кем-то завещанный дар,
Да жизнь, как любимая повесть,
В которой и холод и жар.

Я думаю, припоминая,
Как школила юность мою
Война и краюшка сырая
В любом всероссийском раю.

Учебников мы не сжигали,
Да и не сожжем никогда,
Ведь стекла у нас вышибали
Не мячики в эти года.

Но, знаешь, зеленые даты
Я помню не хуже других.
Черемуха... Май... Аттестаты.
Березы. Нет школ никаких...

1971

* * *

Ты говоришь, что все дела:
Тянуться вверх, идти на дно.
Но ты со мною не пила
Мое печальное вино.

Мне интересен человек,
Не понимающий стихов,
Не понимающий, что снег
Дороже замши и мехов.

И тем, что - жизнью обделен!
Живет, лишь гривной дорожа,
Мне ближе и больнее он,
Чем ты, притвора и ханжа.

Да и пишу я, может быть,
Затем лишь, бог меня прости,
Чтоб эту стенку прошибить,
Чтоб эту душу потрясти.

1975

* * *

Домой, домой, туда, где дома нет,
Где только ты, незримая почти,
Где тает снег, как тысяча примет,
И на домах, и на твоем пути.

Я знаю то, что ты товарищ мой,
Что для меня ты целый белый свет,
Так знай и ты, что я хочу домой,
Домой, домой, туда, где дома нет.

Здесь столько крыш, и окон, и дверей,
Друзей, подруг на столько зим и лет,
А я хочу к тебе, к тебе скорей -
Домой, домой, туда где дома нет.

Вот улетает желтенький листок
Сквозь южный снег, как бабочка на свет.
Куда? На север? Или на восток?
Домой, домой, туда, где дома нет.

1977

* * *

На остановке автобусной,
В черном осеннем пальто...
Не понимаю я - что бы с ней
Связывало? Да ничто.

Так почему же по городу
Осенью, а не весной
Еду в обратную сторону
Я у нее за спиной.

Так отчего же, - встревоженный
Чувствуя косвенно взгляд,
На остановке непрошеной
Я выхожу наугад.

И в молодой неизвестности,
В лиственный канув обвал,
Долго шатаюсь по местности,
Где никогда не бывал.

1978

РОМАШКА

Московское лето в разгаре.
Отпало цветение лип.
Теперь на любом тротуаре
Их нежных сережек изгиб.

Вот летчик прошел по Ордынке.
Куда и откуда - бог весть...
Вот бабочка, как на тропинке,
Летит на асфальте присесть.

Вот дети флажочками машут,
Как будто мы в мае опять.
И столько на свете ромашек,
Что можно хоть рай загадать.

Недаром вчера на Таганке,
Где пух тополиный парил,
Прекрасной одной гаитянке
Я этот цветок подарил.

* * *

Однажды я назвал себя поэтом.
Случайно как-то вырвалось...
Потом
С большим неудовольствием об этом
Я вспоминал...
Об этом и о том,
Что про октябрь,
Когда в осенней роще
Витают очень желтые листы,
Сказать:
«Люблю, как Пушкин», -
Много проще,
Чем так любить,
Как любишь только ты.
Что ничего не скажешь в оправданье
В те недоступно будущие дни,
Когда найдут старинное изданье
И усмехнутся...
Боже сохрани.

СУМЕРКИ

Кто виноват, шофер иль мы?
Как рассчитали время странно...
К зиме всегда темнеет рано, -
И чтоб нам выехать до тьмы!

Там, неподвижно колеся,
От нас налево и направо,
Такие разные леса.
Такие смешанные травы.

Такие льны - хоть тут же слезть,
Такая даль, какая есть.

А мы в застегнутых пальто
Сквозь ветра влажные удары
Летим и видим только то,
Что нам показывают фары.

* * *

Валентину Никулину

Я устал от двадцатого века,
От его окровавленных рек.
И не надо мне прав человека,
Я давно уже не человек.

Я давно уже ангел, наверно,
Потому что, печалью томим,
Не прошу, чтоб меня легковерно
От земли, что так выглядит скверно,
Шестикрылый унес серафим.

1988

-------
Соколов Владимир Николаевич (1928 - 1997).

Источники:
Спасибо, музыка. М.: Молодая гвардия, 1978.
Стихотворения. М.: Детская литература, 1983.
Кое-что - из сети.
Стихотворение "Сумерки" - от