lukomnikov | Александр Нестеров. Дневник 1941

(I. II. III. IV. Публикуется впервые.)

25.VII.[42]

Ночью разбужены страшным взрывом бомбы.
Зина, как обычно, выбежала в коридор. Я спросонья свалился на пол. Вслед за 1-м раздался второй, более близкий, и в третий раз за время, пока я живу у З.Г., посыпались стекла из окон. Только что успел залезть под кровать, взорвалась третья бомба - где-то совсем рядом, и о нашу стенку забарабанили не то осколки, не то камни. Несколько раз вбегала в комнату Зина и кричала: "Уходите же, уходите!". У меня не было желания ни уходить, ни двигаться вообще. Долго прислушивались, но больше не было ни взрывов, ни звуков самолета. Только особенно оживленно сновали где-то по соседним улицам с ревом каким-то особенн<ым> германские машины.
Встал, как обычно, в 4 ч. утра и вышел просмотреть убытки: разбито стекло выходящего во двор окна. У стены валяются кирпичи и осколки камней, отбитые от разбомбленного ранее дома.
На улице к переулку Антона Глушко женщины убирают битое стекло и вениками наводят порядок на тротуарах.

26.VII.[42]

Ночью опять бомбили. Бомбы падали дальше, чем вчера. В 4 часа утра разбудил страшный рев самолетов. Вышел осмотреться. Куда-то в сторону Азова пролетело 30 бомбардировщиков трехмоторных в сопровождении 7 истребителей. Прислушивался. Должно быть слышно, если сбросят на Азов. Нет. Полетели куда-то дальше.
Думаю о родных, и на душе тревожно. Как-то живут они в эти дни ужаса и неожиданного-невиданного. Как понимают и переживают происходящее. Хватит ли сил у матери дождаться меня. Пока никого еще не пропускают в Ростов. Но здесь уже комплектуют служебный аппарат для города. Слухи идут о минированном и взрывающемся городе, о партизанщине и т.п. [молва].

27.VII.[42], понедельник¹

Сегодня ночью снова налет. Бомбы сброшены от нас далеко. Ночью видно, как горит Азов.
В городе увеличивается количество пленных.
Видел, как сильно разрушен 2-х-этаж<ный> дом на углу Чеховск<ой> и Глушко: стены дома треснули и местами обвалились. В зияющей пустоте окон, лишенных рам и стекол, видны горы камня, придавившего мебель. Кое-где торчат спинки кроватей. Говорят, тяжело ранило 8 ч<еловек>.
По пути трамвая, близ вокзала, ходят трамв<айные> рабочие и очищают рельсы от грязи. Другая группа с подвижной площадки с лестницей щупает провода. Это хорошие признаки. Возможно, в городе снова будет трамвай.
По Гоголевск<ой> ул., против клуба б. Сталина, рабочие выламывают доски из дома, разрушенного артиллерийск<им> обстрелом.
Слухи о том, что гонят 60 000 пленных.
В газете набирают извещение о взятии Новочеркасска.

Вчера был на огороде. Принес 3 кабачка, стакана 3 фасоли, 2 огурца и 20 головок подсолнуха. Хоть и паршив огород, но кое-что все же с него мы получ[аем].
Зашел к Назарычу. У него от бомбы, разорвавшейся на др. углу квартала, выскочили все стекла в кухне. Пока я ходил на огород, Назар починил 2 пары сандалет З.Г., и всего за 20 р.
В поле среди кукурузных зарослей раскиданы палатки немцев-прожектористов и слухачей, стерегущих аэродром.
Один за другим садятся на аэродроме самолеты, среди них и транспорт с пассажирами - солдатами в летней форме, с засученными рукавами и без фуражек (их хорошо видно в окнах самолетов), и бомбардировщики с зияющими черными дырами для сбрасыв<ания> бомб, и маленькие свистящие истребители.
Над аэродромом высоко-высоко пролетели откуда-то с бомбежки 7 [или] 8 тяжелых трехмоторных бомбардировщ<иков>.

27.VII.[42]

Темнеет. Мимо дома браво вышагивают 3 немца. Идут в ногу и рядом. Один из них, левый, играет на губной гармонике какую-то удобную для хода танцевальную песенку. Второй, подбочась левой рукой, машет кистью правой руки над головой, как это делают у нас девушки, и вертится волчком, отчаянно притоптывая тяжелым германским сапогом, оставляя в дорожной пыли след гвоздей подметки сапога.
Губная гармоника в почете у немецкого солдата. Часто слышал ее из окош[ек] квартир. Однажды видел: раненный в руку, сидя на подоконнике лазарета, играл печальную песенку сельской протяжности.
Возвращаясь с огорода 26.VII, на окраине, во дворике, заросшем фруктовыми деревьями и диким виноградом, видел, кажется, эту самую тройку бравых солдат. Там они выглядели совсем как у себя в родном селе в Германии. Без головных уборов, с гладко причесанными (зализанными) волосами, в светлых и чистых рубашках, они под звуки той же губной гармоники с важными, почти торжественными лицами водили по двору в медленном танце двух девушек, одетых, как невесты, в белое. Их товарищ музыкант стоял поодаль, опершись левой ногой на скамью, где четверть часа назад, вероятно, все они вместе сидели и по российскому обычаю грызли подсолнухи (земля вся покрыта кожурой подсолнуха). Глаза музыканта печальны. Наверное, и он за мотивом танца со звуками своей маленькой гармоники несет свою мысль далеко-далеко в родную Германию, туда, где в танце сельского праздника могли бы пройти родные лица.

29.VII.[42]

К ночи вчера вся улица наша заставлена авто, груженными горючим. У всех дворов толпятся встревоженные обыватели. Только и разговору: а что если вновь налетят самолеты и начнется бомбежка. Многие собираются ночевать в подвалах.
Немцы, запыленные, обветревшие, толпятся у колонки водопровода с ведрами и мешками из брезента для воды. У каждой почти машины в одних трусах бреются шофера. Как будто это час бритья: всюду намыленные забавные лица. У колонки немец расспрашивает, далеко ли до Ростова, хороший ли город и какие дороги по улицам. Женщина из толпы, стоящей в очереди за водой, рассказывает, что город замечательный, но в нем трудно проехать по главной улице, т.к. там баррикады на каждом шагу и каждый квартал минирован, а большие дома по Садовой взорваны. Откуда знает она? Говорит, что взорван банк и театр. Что город без света, а за водой ходят на Дон.
Когда вчера, 28.VII, я был у коменданта станции Тоодта, он сказал, что в Ростов ехать можно будет не раньше 7 августа.
Рассказывают, что при отступлении очень много погибло солдат в Дону. Так стремительно пришлось бежать, что кр<асно>арм<ейцы> в полном снаряжении бросались в реку и массой тонули под отчаянным огнем преследователей.

30.VII.[42]

Кажется, первый тихий день. Почти не слышно шума самолетов, их сменили авто, непрерывно въезжающие в город и располагающиеся под деревьями, искусно маскируясь.
Пропаганда уже работает. Из Мариуполя привезли две машины портретов, плакатов и литературы. У ортскомендатуры бросали толпящимся ротозеям.
Фронт ушел, и его отряды заменяются снабженцами и организаторами-восстановителями.
Почему-то капризничает водопровод. Люди бегают в поисках воды.
Вчера вечером заходил к Мише, предложил ему работу - столярные мелочи. Он обещал прийти утром и не заявился.
Тимоф. Григор. болен. Все еще лежит. Уже неделя. Подозревают тиф брюшной.
Мар. Матв. все беспокоится и плачет о Викторе. "Идут мимо машины, а я все глаза проглядела. Все-то они похожи на его машину, и номер на них подходящий, и буквы такие же как у Виктора, только письма рядом с [номером] нет".

С песней "Ай-лю", в одних трусах, проходят солдаты к морю купаться.

31.VII.[42]

Сегодня задержана немцами группа мужчин, самовольно покинувших город и шедших к родным селам в сторону Ростова. Изнуренные, пыльные, они грустной стайкой (челов<ек> 30) сидели вдоль стены у ворот огороженного камнем дома на Полтавском переулке.
Штатский грек распоряжался у ворот и любопытным говорил о Ростове:
- Вы не скоро туда попадете. Там наводят порядок. Много трупов. Происходит уборка. В городе нет воды и света.
Как же так? Вчера немец, приехавший из Ростова, говорил, что город мало разрушен.

3.VIII.[42]

У Тимоф. Гр. крупозное воспаление легких. Нужен стрихнин. Где его достать? А.Т. обратилась в ортском<ендатуру> к немцу, показала ему бумажку о помощи. Тот накричал на нее и, грубо вытолкав, спустил с лестницы. Пошла к коменд<анту> города Альберти.

Ночевать остановились два немца, навьюченные до отказу.
Едут из Севастополя и Керчи. При свете свечи показали фото семьи. У одного пять детей, старшей - 11 л<ет>, у другого - три.
Как живет семья? Где работает жена?
- Она не работает, она живет на деньги, которые ей платят за солдата-мужа. За меня она, имея пять дет<ей>, получает в месяц 200 марок. Война не хорош. Когда кончится война, будет хорошо.
- Я получаю письма каждую неделю по 3 - 5 шт<ук>.

У соседки за стеной тоже немец. Сняв рубаху, он моется в большой эмалированной чашке, во дворе. Соседка вешает на перило новенькое полотенце. Он просит намылить спину. Засучив рукава, она делает это так же охотно, как будто вернувшийся с работы муж попросил ее об этом.
Вот вымоется, сядут за стол и поведут беседу, не зная языка друг друга, объединенные общим несчастьем потери семьи, счастливые уже от одного того, что нет уже устрашавшей несколько дней и ночей назад бомбардировки с неба и из-за моря. Погладит немец по головке спящего ребенка и вспомнит своих малышей, глубоко вздохнет и будет долго поворачиваться с боку на бок, пока заснет. А утром, отъезжая, подарит малышу хозяйки сверточек конфект, похожих на наши мятные пышечки.

5.VIII.[42], среда

Видел во сне бабушку. Высокая, высохшая и седая, она стояла посреди избы, углы которой погружены во мрак. Вся серая, в серой кофточке и длинной серой и грязной юбке (выцветшей), она казалась мне невероятно длинной. Стоя неподвижно, она протянула ко мне сухую и жилистую руку, и когда я взял ее, почувствовал холод мертвой руки, а глаза мои, испугнуто вздернувшись вверх, захватили последнее движение век, закрывающих навеки дорогие глаза.
Неужели это через тысячи верст несется ко мне и ко всем родным прощальная ласка замученной жизнью и до смерти не знавшей покоя старушки. Неужели вблизи ее не оказалось близких и некому было согреть ее последний час.

Сегодня в городе говорят об отмене пропусков. Каждый может идти куда захочет, т.к. Дон, вернее, Таганрог стал глубоким тылом. Говорят, многие уже ушли в Ростов. А меня всё еще не отпускают.

8.VIII.[42]²

У Тим. Григ. температура 41. Все в доме с ног сбились, выискивая камфору, необходимую для поддержания сердеч<ной> деятельности. В аптеках нет, а на квартирах запасавшиеся во время ограбления города всем, что под руку попало, дерут бешеные цены.
Делают уколы по 5 раз в сутки. Поочередно дочки Зоя и Аня, бабушка и внучка Галя обмахивают веером и меняют мокрую тряпку на лоб.
От высокой температуры под носом, в седых усах, образовалась болячка, губы пересохли. Для того, чтобы понять, что хочет сказать больной, надо наклоняться ухом к самому рту. Глаза покраснели от влажных тряпок, прикладыв<аемых> на лоб, и заволакиваются мутью слезы. За время болезни (13 д<ней>) старик оброс и еще ярче стали серебриться волосы на голове, бороде и усах. Дышит тяжело. Пульс 100. Руки под одеялом все время сжимают платок, свернутый в комочек.
Болезнь затянулась. Задумываются, не ошиблись ли с диагнозом врачи. Кроме воспаления легких, не работает совершенно желудок.
Часа полтора я сидел у изголовья и обмахивал больного веером. Наблюдал в серых глазах его жажду жизни и страх перед смертью. Он страстно хочет жить, и эта воля к жизни придает ему силы переносить страданья.
Вспоминаю, как часто он говорил: "Я еще перед смертью должен на Волгу к нам съездить, хоть одним глазком посмотреть, как там люди живут и что с нашим [добром] там сталось". Высокий, сильный, несмотря на свои 75, он - представитель того трудового крестьянства, что составляло силу и гордость Заволжья. "Одной рукой быка удержу, коль за рог поймаю. Да и наземь свалю, когда ухвачу за оба". Вот такой же был и покойный Иван. Сухопарые, рослые и жилистые, с худыми и длинными руками, в ладонях которых может вместиться полкилограмма пшеницы, - вот такие мужички украшали Поволжье и превращали солончаковые степи в урожайные поля. Глядя на Т. Гр., вспоминаю и братьев Кухов, его родствен<ников>, из рода в род передающих секрет выращивания лучших сортов пшеницы.
Рядом с тружениками земли - их спутницы-хозяйки, которых уже почти нет сегодня вокруг нас. С зарей поднимаются они, когда еще спят мужья, и готовят им разнообразную и вкусную пищу, хлопочут по дому, ухаживают за скотиной. Мужей сопровождают всюду - и в поле, и в городе. Настоящие русс<кие> подруги, однажды и на всю жизнь связавшие судьбу свою с избранником - часто не собственного сердца, а воли родител[ьской].
Когда наблюдаешь Мар. Матв. и видишь проворство старушки у корыта с бельем, за мытьем полов, искусство приготовлен<ия> пищи, - понимаешь разницу воспитания поколений. У нее всегда чисто, у нее всегда вкусно, потому что она не жалеет своих сил и умеет добиться успеха во всем, за что ни возьмется. Я любуюсь этой старушкой, наделенной добрым сердцем, не могущей не отозваться ни на один стук просящего у дверей.
- И нечего дать, а не дать нельзя, - говорит она. - Один мальчонка, поверите ли, по три раза в день повадился ходить, я уже его по стуку узнаю, но никак не могу отказать, все что-нибудь да суну...
Зоя садится у изголовья Т.Г., ворчит:
- Вот пожалели бы себя, не тащили бы на восьмом десятке тачку с углем черт знает откуда, так не мучились бы. Вам бы за кусочек хлеба этот уголь кто хочешь привез бы. Так нет, подхватились сами. Вдвоем [в] этакую даль везли, разгорячились, [простыли], да после того как под обстрелом по городу тачку везли, от снарядов в сырой подвал прятаться полезли. Ну вот и крупозное воспал<ение> легких.
Мар. Матв. говорит:
- Дедушка все о вас справляется: что это А.Е. не заходит, со мной не посидит. Вы бы прошли к нему, посидели бы с ним, поговорили бы, рассказали бы ему что-либо новенькое.

9.VIII.[42]³

С утра ушел на огород и пробыл там до 5 ч.
Собрал фасоль, 3 кабачка и 2 кабака. Попробовал зеленую дыню. Через недели 2 будет шт. 30 спелых.
У соседей вызревают уже арбузы. Патруль<ный> немец на обратной дороге выменял арбуз за кило хлеба.
Беседовал с румынами. Румынский татарин живо интересовался, нет ли в Таганроге татар. Приценялся к моим туфлям и спрашивал, где можно купить тюбетейку, такую же, как на мне. Он хотел бы отослать ее в Констанцу.
На обратном пути в поле у табуна лошадей встретил того же румына. Он держал в руках бутыль с бензином и предложил мне наполнить зажигалку. Наполнив, он попросил что-либо поесть. Я насыпал ему в карман подсолнухов, и он довольный пошел к табору, из которого доносилась протяжная песня.
Дома Зина накормила хорошим борщом, пирогом с тыквой и абрикосами, сдобрив его сахарином. Из середочек зеленых яблок она сварила компот, употребив сами яблоки на пирожки.
Мучается, бедняжка, желудком. Так много соблазнительной зелени, а ей ничего нельзя есть.

10.VIII.[42]

Зондерфюрер доктор Гарже выступил с речью.
Говорит, что Германия вынуждена была итти на Восток Англией, которая привела народы Запад<ной> Европы к нужде. Заперев на каждом кв. километре по 200 душ населения, Германия двинулась на Восток за хлебом и продуктами. Немцы пришли не только как разрушители, а также как просветители. Они передадут опыт культурных стран Запада России. Как только отходит фронт, немцы, идущие за ним, заботятся о культуре, открывают театры, кино. Но немцев не хватит, надо, чтобы русские передовые люди восстанавливали подлинно русскую культуру. Будущее России зависит от самих русских. Освободившись от давления Кремля, они договорятся с немцами и без насилия со стороны последних построят здоровые отношения с Западом. Русские обязаны в теперешней военной обстановке всячески помогать немцам.
Самый важный вопрос для города - питание, и немцы говорят, что пока идет война, все лучшее будет итти тем, кто с далекого Рейна кладет свою голову под Краснодаром - немецким солдатам. Будущая зима, в смысле продовольствия, будет тяжелой, но все же она будет легче прошедшей зимы.
(Местное начальство поучало: когда войдет зондерфюрер, все должны встать. И сами, сидя на первых стульях, подали пример уважения.)

14.IX.[42]⁴

Сегодня 20 дней как умер дедушка Т.Г.
Собрались родные, ели кутью, борщ, сырники и арбуз.
Бабушка к столу не вышла. Температура 39°.
Виктор тоже болен - какие-то нарывы в ушах и опухоли около ушей на висках.
Опять в семье тревожно.
Аня варила повидло. Нинуська кормит кукол дыней и рассказывает всем приходящим, что в детском садике им дали сегодня по 8 пирожков "незнай с чем" и что борщ там она не ест, потому что "не сладкий".
На кладбище ходили дети без матери, которую с трудом уговорили отлежаться.
- Да как же я? Да разве можно?
Но болезнь так очевидна, что старушка осталась в постели.
Зоя тоже температурит. Предполагает, грипп.

М.Г. говорит:
- Я так беспокоилась, так беспокоилась, что вы не идете. Думала, уж не заболели, не дай бог.
- Я так счастлива, что вы нашли своих здоровыми. После таких переживаний не дай Бог еще новых несчастий. Когда вы ушли, я все молилась, чтобы нашли вы всех своих родных. Ведь подумать только, сколько вы пережили за эти годы, несчастный человек.
- Больше всего меня возмущает и я никак не могу в себя прийти, как подумаю, какой негодяй, взять и съесть посылку, которую родные вам руки для вас приготовили. Этого простить нельзя.

14.IX.[42]

Пожарник рассказывает.
На Касперовском базаре вчера продает девочка арбузы. Все продала - осталось два. Подходит к ней румынский офицер, здоровенный такой. Спросил, что стоит, да как хватит арбуз об землю и пошел прочь. Девочка плачет, арбуз второй под руку - да за ним. "Пан, пан, нельзя так, давай деньги". А он - никакого внимания. Народ собрался, следом идет, смотрит, что с этого выйдет. Тут милиционер из 3-го участка. Спросил, в чем дело - и к румыну: "Пан офицер, нельзя так, надо платить. Дайте деньги, я куплю вам по таксе. А вам, военным, на базаре покупать запрещается", - и на приказ комендатуры ему показал. Офицер размахнулся да как вдарит того милиционера, так что тот еле на ногах устоял. А тут мимо румынские солдаты идут. Офицер им что-то на своем языке проговорил. Они как кинутся на того милиционера и тоже давай его бить.
- А народ?
- Что народ? Смотрит, стоит, молчит. Смотрит, чем это дело закончится.

15.IX.[42]

В город вошли болгарские солдаты. Шел пеший полк. Зеленоватая форма, суконная. На головах - береты. Ружья на плечо. Командиры на лошадях впереди своих батальонов. Одежда бедная, как у румын.
М.[П. (?)] выглядывала, нет ли в проходящих рядах сына. "А может быть, он туда попал".

Рассказывают на заводе бабы: торгует одна семячками, подходит к ней оборванный, заросший такой, по-видимому пленный, и спрашивает, почем семячки. Она взглянула на него да как ахнет: батюшки мои! да ведь это муженек с плену воротился.

16.IX.[42]

Принес творог. Зина сделала вареники. Вкусно.
Заедали дыней.

17.X.[42]⁵

Таганрожцы празднуют годовщину со дня прихода немцев. Учреждения закрыты, магазины и кафе также закрыты. Улицы празднично убраны. Повсюду по Петровской ул. в окнах портреты Гитлера, убранные цветами, и немецкие флаги со свастикой.
У ортскомендатуры радиофицированный автомобиль. Я прохожу мимо ровно в 11 ч. Из авто несется любимая песня нашей молодости "Вечерний звон". Поет хороший слаженный хор. Аккомпанемент передает забытый колокольный звон. Бом-бом... бом... бом!.. "Как много дум наводит он". Поднимается в памяти широкий круг ассоциаций. Ярко всплывает образ Петра Васил[ьевича]... Тамары... и сотни других - далеких, невидимых, безвозвратных.
Рядом с автомобилем - толпа полураздетых изможденных пленных. Кожа да кости, лохмотья и грязь. Немытые лица, с грязью, застывшей по краям губ. В руках - новенькие, ослепительно белые листки - это их пропуска. Это их освобождение. Около 100 человек невоеннообязанных возрастов отпущены немцами.
Подходит один, просит что-либо дать.
- Ты откуда сам будешь? ...Куда теперь итти? ...Двинской губернии... Мы-то дождались. А сколько зарыто где? Да тут же вот, в Таганроге...

<Без датировки>⁶

Слепые

1) В коричневой шинели стоит он, высоко подняв бритую голову, как будто силясь разглядеть знойное солнце. В левой вытянутой руке - защитная фуражка, и, как подпорка, облегчающая тяжесть подаяний, под шапку подоткнута его трость.

2) Валторнист сидит на низенькой скамеечке и играет на старенькой дребезжащей валторне "Накинув плащ, с гитарой под полою...". Рядом со скамеечкой валяется грязный пучок редиски, подарок какой-то растроганной музыкой торговки. Перед ним на земле - серенькая засаленная фуражка, дно которой прикрыто блестящими монетами.

-------
Примечания

¹ 27.VII. "Против клуба б. Сталина". Возможно, имеется в виду: напротив бывшего клуба имени Сталина.
² 8.VIII. "За время болезни (13 дней)". Небольшое несоответствие: в записи от 30.VII было сказано, что Тимофей Григорьевич болен уже неделю, т.е. к 8.VIII - 16, а не 13 дней.
³ 9.VIII. "3 кабачка и 2 кабака". На юге России кабаком (в отличие от "кабачка") называют тыкву.
"К табору". Табор здесь - "(военный) в чешском, польском, румынском и венгерском языках - лагерь, стан, обоз" (БСЭ).
⁴ М.Г. - вероятно, Мария Георгиевна (см. 2-ю часть дневника).
⁵ 17.X. "Петра Васил[ьевича]". Не совсем разборчиво: возможно, "Петра, Василия". Петр Васильевич и Василий Васильевич Нестеровы - дядья А.Н. (о них см. в протоколах его допросов).
⁶ Без датировки. "Накинув плащ, с гитарой под полою..." - популярный романс неизвестного композитора на стихи В.А. Соллогуба в фольклорном варианте.

Из архива Е.А. Нестерова. Публикация и примечания Г.Г. Лукомникова.
(I. II. III. IV.)