Николай Моршен

[lukomnikov]

 
* * *

Он прожил мало: только сорок лет.
В таких словах ни слова правды нет.
Он прожил две войны, переворот,
Три голода, четыре смены власти,
Шесть государств, две настоящих страсти.
Считать на годы - будет лет пятьсот.


* * *

На Первомайской жду трамвая.
Вокзал гудит передо мной.
Калека-нищий, завывая,
Сидит у самой мостовой.

Трамвай подходит, но не мой.

Идет безбровый и прыщавый
Полудешевой пудры слой,
А рядом чубчик кучерявый
И зуб с коронкой золотой.

Трамвай подходит, но не мой.

Платочек в серенький горошек
Людской выносится волной
И, пометавшись у подножек,
Вдруг исчезает на одной.

Трамвай подходит, но не мой.

Тень на сугробе под часами
В высокой шапке меховой.
Она с другими голосами
Смеется за моей спиной.

Который час? Уже восьмой.

Гудят заводы. На вокзале
Всем шепчет серое пальто:
"Ты, вы, они, мы опоздали!",
И, глядя с ужасом на то,
Как ужас искажает лики,
Которых нет передо мной,
Я вдруг мычу нелепым криком,
Как раненый глухонемой,

И просыпаюсь. Боже мой!


* * *

                                Есть Бог, есть мир. Они живут вовек,
                                А жизнь людей мгновенна и убога.

                                        Н. Гумилев

С вечерней смены, сверстник мой,
В метель, дорогою всегдашней
Ты возвращаешься домой
И слышишь бой часов на башне.

По скользоте тротуарных плит
Ты пробираешься вдоль зданья,
Где из дверей толпа валит
С очередного заседанья.

И, твой пересекая путь,
Спокойно проплывает мимо
Лицо скуластое и грудь
С значком Осоавиахима.

И вдруг сквозь ветер и сквозь снег
Ты слышишь шепот вдохновенный.
Прислушайся: "... живут вовек".
Еще: "А жизнь людей мгновенна..."

О строк запретных волшебство!
Ты вздрагиваешь. Что с тобою?
Ты ищешь взглядом. Никого!
Опять наедине с толпою.

Еще часы на башне бьют,
А их уж заглушает сердце.

Вот так друг друга узнают
В моей стране единоверцы.


* * *

По тропинке по лесной
Два солдата шли весной.
Их убили, их зарыли
Под зеленою сосной.

Кто убил и почему
Неизвестно никому -
Ни родному, ни чужому,
Разве Богу одному.

Через год иль через два
Прорастет кругом трава,
Все прикроет, припокоит,
Приголубит трын-трава.

У тропинки у лесной
Запоет гармонь весной:
"Слышу, слышу звуки польки,
Звуки польки неземной".


* * *

Сегодня тихо на море,
Прозрачно на горе.
Вершина в лунном мраморе,
А море в серебре.

Сегодня тихо на небе,
И радостны пути
У всех, кому куда-нибудь
Случается идти.

Сегодня тихо на сердце,
И кажется, что впредь
Все сгладится и скрасится,
И примется добреть.

Такое облегчение,
Как будто бы и я
Единого течения
Послушная струя.


                   Норма брака

        Нравится нам или не нравится,
             Но у этой задачки
        Есть классическое решение:
             Из девицы, красавицы,
Душеньки, девушки, певшей в церковном хоре,
             Получается вскоре
        Прекрасная пиковая дама с собачкой,
             Приятная во всех отношениях.


На привале

«...и льется грусти беспричинной
квазилирический поток.
Как говорится, будь мужчиной!
Стихи не носовой платок
для слез над собственной кончиной.

Грусть хороша для ширпотреба,
но самобытен и кремнист
веселый путь, ведущий в небо», -

сказал мне старый альпинист.


* * *

Ледники и морены
мощно
вытачивали в земной коре
осязаемые формы
задолго до рождения первого скульптора.

Муссоны и пассаты
звучно
выпевали в земном воздухе
внятные мелодии
задолго до рождения первого музыканта.

Восходы и закаты
сочно
выписывали в земном небе
яркие полотна
задолго до рождения первого живописца.

И только стихи рождались
вместе с человеком,
вслепую,
неизвестно где.
Пример - Гомер.


Карандаш

Я в ящике, во тьме лежал, пока
На свет не извлекла меня рука
И деревянность внешняя моя
Не ощутила холод лезвия,
Которое мне распластало грудь
И обнажило пишущую суть.

Тогда я, силой внутренней влеком,
Заговорил графитным языком,
И стал впервые с чувством торжества
Сплетать в узор упругие слова,
И строчку начинал, придя в восторг,
Но, не докончив, тут же перечерк...
И создавал иной порядок в ней -
Крупнозернистей, выше и стройней.

Так, опирая острие о стол,
Я в будущее руку вел и вел...


Триединство

Стихи предлагают любому
Свою подъяремную грудь:
Готовность, как по чернозему,
По лексике плуг протянуть.

Стихи обнажают не сразу
Свою подколодную стать:
Наклонность узорчатой фразой,
Чешуйчатой рифмой блистать.

Стихи открывают не многим
Свою поднебесную суть:
Способность ожить за порогом,
Из рук у тебя упорхнуть.


Всевидящее око

Тринадцатого сентября
В седьмом часу в лесу
Багрянородная заря
Заискрила росу.

И, обойдя корявый пень,
Чуть-чуть наискосок
Спустился к отмели олень
На розовый песок.

Он легок был и тонконог,
Но не из молодых:
Имел по восемь каждый рог
Отростков узловых.

Шестнадцать, значит, над собой
Держала голова,
А над зеркальною рекой
Их стало тридцать два.

Когда поплыл по лону вод
Он через шесть минут,
Казалось, что не он плывет -
Рога одни плывут.

Проплыл, воды не замутив,
И гордо вышел там,
Где изгибается залив
К самшитовым кустам.

Откуда на него смотрел
Теперь в последний раз
Через оптический прицел
Любующийся глаз.


Ближнего своего

В современности или в древности
Про убийство - всегда нам нравится:

Про отелловское - из ревности,
Про сальеревское - из зависти,
Про раскольниковское - уголовное,
Про степановское - молодеческое,
Про эдиповское - про сыновнее,
Про тарасовское - про отеческое.

И вообще - про все-люди-братское,
Совершаемое в духе правил,
Установленных древней сказкою:

Жил-был у Дедушки серенький Авель...


Азбука коммунизма

А и Б
сидели в КГБ,

В, Г, Д, -
в НКВД,

буквы Е, Ж, 3, И, К
отсиживали в ЧК,

Л, М, Н... и вплоть до У
посидели в ГПУ,

все от Ф до Ю, похоже,
сядут вскорости. Я - тоже.


-------
Н. Моршен. Пуще неволи. - Стихи [1940-х - 1990-х гг.]. - М.: Советский спорт, 2000.