Владимир Галкин Наталья Белые Зубки Поэма 1
В Николо-Ямском переулке
В шестидесятые года
В каморке тайной, как в шкатулке,
Одна красавица жила...
Василь Васильич Шинкарёв, мой приятель, старый московский художник (я с ним познакомился через Васю Ситникова, знаменитого живописца, его вся Москва, да и Россия, да и Запад тоже знают, он недавно помер — сильный мастер, сухой кистью работал), проживал в Николо-Ямском переулке, почти у Яузы, в большом трёхэтажном доме. Наверху переулка, у впадения его в Николо-Ямскую улицу (теперь Ульяновскую) стояла красивая церковь Николы Чудотворца, что на Ямах, снесли её в 54-м году большевики проклятые. Переулочек коротенький, домушечки всё мизерные, неказистые, но какие-то кроткие, и прелестны именно своей нищенской чередой, спускающейся прямо к Яузе. Низ у многих был каменный, верх деревянный, только уж почти их не осталось, а дом-то Василь Васильича (я буду его дальше для краткости называть В. В.) был прямо великан меж ними: красный мощный кирпич, да такой, что можно на торцах увидеть клеймо «НФ» — Нифонт Фаров, кирпичник знаменитый, его заводец был на месте современной цементной гадины, что изуродовала берег Яузы у шлюзов, перед бывшим Салтыковым мостом. Из кирпичей карнизы, резные наличники окон, врата в подъезды (их два) — все, словом, узоры, которые можно было видеть на многих московских домах ещё недавно. Таковы и бахрушинские корпуса, и больничные, и многие, многие. Стиль такой. Купечески-заводской, что ли.
Он жил на третьем этаже, а под ним в комнатке-шкатулке обитала та самая драгоценность, о которой и пойдёт речь. Я ведь о Наташе даже поэмку сочинил, в духе незабвенного Ивана Семёныча Баркова, великого русского поэта, давшего за 50 лет до Пушкина простой и лёгкий русский стих. Похабник, но ведь гениальный похабник, барокко! И вовсе никакая не пошлятина, как принято считать. Его поэзия — душа русская, здоровье народа. Я б ему памятник поставил на Поклонной горе — пусть иностранцы кланяются, въезжая в город: у них такой прелести не найдешь со всеми ихними Гейнами и Гётами. Кстати, и Вася Ситников был талантливейший похабник, ещё оценим его.
Нда. Так вот эта Наташа... Маленькая такая блондиночка с серыми прекрасными глазами и пушистыми бровками. И глаза до того печальные, словно бы вечная скорбь поселилась у ей внутри, но одновременно и с некоей тайной игринкой, как бы вызовом: на-ка, возьми; и смотрит такая женщинка-вдовица (в том ещё и прелесть, что постоянно она была вдовой) на мужчину, как бы сойдя с картины «Неутешное горе», да того и гляди подмигнёт, да ещё ожжёт зрачком. Тут и покойник из гроба выскочит в её объятия, а не то что живой. В скорбных хорошеньких вдовах всегда есть тайная прелесть. Верхняя губка со светлым пушком, как и брови, чуть вздёрнута по-заячьи, задорно поблёскивают беленькие зубки, очень пикантно и тревожно. Чистый выпуклый лоб, говорящий об уме. Это всё, повторяю, я со слов В. В. рассказываю, он её ещё в девках знал. Ну, словом, хороша и мила — простенького того типа, какой понимающим в красоте русской женщины очень нравится. Лет ей в тот трагический период, о котором пойдёт речь, было так чуть за тридцать. Кстати, не только головка и личико, но и фигурка была при ней и, так сказать, недра. В девках одевалась нарядно, весело, летом всё в блузочке батистовой, в плиссированной юбке, чулочки телесного тона, туфельки остроносые на шпильках-каблучках. Цокает по асфальту, бывало: ток-ток, ток-ток. Зимой беличью шубёнку носила, дворянскую шапочку, и всё равно, по моде шестидесятых, в туфельках, а не как сейчас — в сапожищах.
( Read more... ) ![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
