Герман Лукомников (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
lukomnikov) wrote2009-01-26 09:01 am
lukomnikov) wrote2009-01-26 09:01 am
Entry tags:
Владимир Гершуни. [Автобиография]
Родился в 1930 г. в Москве.
Отец некоторое время был «лишенцем», т.е. лишен избирательного права и продовольственных карточек, мать была малограмотной и растила 4-х детей, а 5-й, подросток, уже работал. Преследуемый нескончаемой нуждой, отец отдал двух сестер-близнецов пяти лет в детский дом. По достижении 5 лет и меня отдали в тот же детский дом на Остоженке. Отец, кроме всего, полагал, что это учреждение даст детям «адэкватное» воспитание, чтобы нам не пропасть в Содоме и Гоморре 30-х годов и выйти на «широкую дорогу» преуспеяния в патологической ситуации набирающего темпы террора, тотального осведомительства, оборонного бума, идеологической «стрижки» мозгов.
Действительно, с первых классов школы во мне уже вызревал гомо-советикус, но война вырвала почти всю приютскую детвору, особенно мальчиков, из прокрустовых лап пионерской и комсомольской дрессировки. Война обнажила почти все язвы орвелловского супергосударства - и пропаганда была бессильна отвлечь от них детское внимание, которое не мог до конца поглотить военно-патриотический подъем. Голодным детдомовцам приходилось воровать из государственных хранилищ горох, пшеницу, просо, коноплю, и мы их грызли едва ли не круглую зиму, а летом воровали на бахче и картофельном поле.
Окончив 6-й класс, я уехал из Башкирии, куда на время войны эвакуировали детский дом. Это было мое первое самостоятельное путешествие. Вернулся в Москву, к родителям, когда до 9 мая 1945 г. оставалось [10] месяцев. После 7 класса пошел работать на фабрику, учился в вечерней школе. Демобилизовалась после фронта старшая сестра и вернулся из госпиталя брат, семья из семи человек жила в комнате 24 м² - в коммунальной квартире, где не работала канализация. Это было в Зарядье - рядом с Красной площадью.
[5] сентября 1949 г. - первый арест по обвинению в антисоветской агитации. На Лубянке сначала не давали спать, а в конце октября поместили в карцер, где от холода заснуть нельзя было ни минуты. На 4-й или 5-й день начались зрительные галлюцинации, позже - слуховые. Я требовал врача, который явился тут же и «успокоил» - это, мол, в карцере бывает у всех. Даже в то страшное время тюремные правила предусматривали освобождение из карцера при заболевании, но галлюцинации не считались признаком заболевания. Я провел там 10 суток, минута в минуту. После выхода из карцера галлюцинации прекратились и больше никогда не повторялись. В первых числах декабря того же 1949 г. меня отправили в институт им. Сербского на стационарную экспертизу.
12 января комиссия (проф. Бунеев и Введенский) признали меня психически здоровым. Вскоре Особым Совещанием при МГБ я был заочно приговорен к 10 годам лагерей. Отбывал их в Северном Казахстане. Дерзкий нрав бывшего детдомовца сказывался в моих отношениях с надзирателями, много суток я провел в карцере и в БУРе (штрафном бараке). Все это могло плохо кончиться. Врачи в лагерях тогда были в основном зэки. Двое из них, И. Н. Гутор из Белоруссии и Б. А. Корнфельд из Одессы - о нем рассказано в «Архипелаге ГУЛаг» А. Солженицына - решили меня уберечь от вероятной гибели. Они мне поставили фиктивный диагноз: шизоидная психопатия. С тех пор работал только внутри зоны. Через полгода поступило указание, чтобы всех с психиатр. диагнозами отправить в инвалидный лагерь под Карагандой Спасск - Спасск, который называли «долиной смерти». Врачи-зэки И. М. Червини (венгр) и М. Я. Манотинский (упоминаемые в «Архипелаге ГУЛаге») держали меня в больнице, где я был на хозяйственной работе - возил воду и уголь, занимался уборкой. В 1954 году мое дело было пересмотрено и срок был сокращен (без реабилитации).
На воле работал каменщиком, слесарем, монтажником, а после защиты диплома - химиком-технологом (начальником смены).
17 октября 1969 года - второй арест, по ст. 190-1 УК РСФСР (самиздат). На этот раз признали невменяемым (проф. Д. Р. Лунц и Л. И. Табакова) и отправили в Орловскую СПБ. Диагноз: шизофрения, параноидальный синдром. Свои наблюдения в СПБ записал и рукопись сумел передать друзьям на свободу. Записки разошлись в самиздате и были опубликованы за рубежом. Их передавало западное радио, и в Орле об этом стало широко известно. Негодующие надзиратели-сталинисты возмущались, что меня, вполне здорового, держат в больнице, а надо бы судить и расстрелять.
В 1978 - 80 гг. входил в редколлегию самиздатского журнала «Поиски», в котором опубликовал ряд публицистических работ.
В 1976 - 82 гг. печатался в официальной периодике - газеты «Известия», «Комсомольская правда», «Советская Россия», «Московская правда», «Московский комсомолец», «Вечерняя Москва», «Литературная газета», «Неделя», «Красная Звезда», «Гудок», «Воздушный транспорт», «Строительная газета», «Архитектура», «Советская Эстония», «Смена» (Ленинград), «Волга» (Астрахань) и журналы «Огонек», «Юность», «Работница», «Театральная жизнь», «Морской флот» (всего 34 издания). Темы публикаций: популярная этнография, фольклористика, топонимика, популярные очерки по этимологии и лексикографии, о книжных раритетах, из истории промышленности и транспорта и т.д. Всего более двухсот публикаций.
17 июня 1982 г. - арест. Обвинение: участие в редактировании [8] номеров журнала «Поиски» и выпусков «Информационного бюллетеня СМОТ» (свободного профсоюза). Признан был невменяемым (проф. М. Ф. Тальце и та же Табакова) и отправлен в Талгарскую СПБ (Казахстан), где пробыл 3 с половиной года. Врач Б. Анапияев, человек крайне невоспитанный, откровенно мне говорил, указывая на историю болезни: «То, что тут написано - х.... на постном масле! Тебе никакого диагноза не надо было ставить, а отправить на 10 лет на полосатую зону» (т.е. на зону особого [режима]). Если бы это сделали, я был бы счастлив. За годы в Талгаре меня [подвергали] медикаментозным пыткам почти постоянно, это, в частности, [санкционировалось] проф. М. Гонопольским, но в большей мере - представителями спецслужбы, которые в Казахстане открыто распоряжались в психиатрии.
Освободили меня по прямому указанию из Москвы в феврале 1987 г., но после Казахстана я пробыл еще 10 месяцев в 5 городской больнице (Столбовая).
<1988 или 1989>
Отец некоторое время был «лишенцем», т.е. лишен избирательного права и продовольственных карточек, мать была малограмотной и растила 4-х детей, а 5-й, подросток, уже работал. Преследуемый нескончаемой нуждой, отец отдал двух сестер-близнецов пяти лет в детский дом. По достижении 5 лет и меня отдали в тот же детский дом на Остоженке. Отец, кроме всего, полагал, что это учреждение даст детям «адэкватное» воспитание, чтобы нам не пропасть в Содоме и Гоморре 30-х годов и выйти на «широкую дорогу» преуспеяния в патологической ситуации набирающего темпы террора, тотального осведомительства, оборонного бума, идеологической «стрижки» мозгов.
Действительно, с первых классов школы во мне уже вызревал гомо-советикус, но война вырвала почти всю приютскую детвору, особенно мальчиков, из прокрустовых лап пионерской и комсомольской дрессировки. Война обнажила почти все язвы орвелловского супергосударства - и пропаганда была бессильна отвлечь от них детское внимание, которое не мог до конца поглотить военно-патриотический подъем. Голодным детдомовцам приходилось воровать из государственных хранилищ горох, пшеницу, просо, коноплю, и мы их грызли едва ли не круглую зиму, а летом воровали на бахче и картофельном поле.
Окончив 6-й класс, я уехал из Башкирии, куда на время войны эвакуировали детский дом. Это было мое первое самостоятельное путешествие. Вернулся в Москву, к родителям, когда до 9 мая 1945 г. оставалось [10] месяцев. После 7 класса пошел работать на фабрику, учился в вечерней школе. Демобилизовалась после фронта старшая сестра и вернулся из госпиталя брат, семья из семи человек жила в комнате 24 м² - в коммунальной квартире, где не работала канализация. Это было в Зарядье - рядом с Красной площадью.
[5] сентября 1949 г. - первый арест по обвинению в антисоветской агитации. На Лубянке сначала не давали спать, а в конце октября поместили в карцер, где от холода заснуть нельзя было ни минуты. На 4-й или 5-й день начались зрительные галлюцинации, позже - слуховые. Я требовал врача, который явился тут же и «успокоил» - это, мол, в карцере бывает у всех. Даже в то страшное время тюремные правила предусматривали освобождение из карцера при заболевании, но галлюцинации не считались признаком заболевания. Я провел там 10 суток, минута в минуту. После выхода из карцера галлюцинации прекратились и больше никогда не повторялись. В первых числах декабря того же 1949 г. меня отправили в институт им. Сербского на стационарную экспертизу.
12 января комиссия (проф. Бунеев и Введенский) признали меня психически здоровым. Вскоре Особым Совещанием при МГБ я был заочно приговорен к 10 годам лагерей. Отбывал их в Северном Казахстане. Дерзкий нрав бывшего детдомовца сказывался в моих отношениях с надзирателями, много суток я провел в карцере и в БУРе (штрафном бараке). Все это могло плохо кончиться. Врачи в лагерях тогда были в основном зэки. Двое из них, И. Н. Гутор из Белоруссии и Б. А. Корнфельд из Одессы - о нем рассказано в «Архипелаге ГУЛаг» А. Солженицына - решили меня уберечь от вероятной гибели. Они мне поставили фиктивный диагноз: шизоидная психопатия. С тех пор работал только внутри зоны. Через полгода поступило указание, чтобы всех с психиатр. диагнозами отправить в инвалидный лагерь под Карагандой Спасск - Спасск, который называли «долиной смерти». Врачи-зэки И. М. Червини (венгр) и М. Я. Манотинский (упоминаемые в «Архипелаге ГУЛаге») держали меня в больнице, где я был на хозяйственной работе - возил воду и уголь, занимался уборкой. В 1954 году мое дело было пересмотрено и срок был сокращен (без реабилитации).
На воле работал каменщиком, слесарем, монтажником, а после защиты диплома - химиком-технологом (начальником смены).
17 октября 1969 года - второй арест, по ст. 190-1 УК РСФСР (самиздат). На этот раз признали невменяемым (проф. Д. Р. Лунц и Л. И. Табакова) и отправили в Орловскую СПБ. Диагноз: шизофрения, параноидальный синдром. Свои наблюдения в СПБ записал и рукопись сумел передать друзьям на свободу. Записки разошлись в самиздате и были опубликованы за рубежом. Их передавало западное радио, и в Орле об этом стало широко известно. Негодующие надзиратели-сталинисты возмущались, что меня, вполне здорового, держат в больнице, а надо бы судить и расстрелять.
В 1978 - 80 гг. входил в редколлегию самиздатского журнала «Поиски», в котором опубликовал ряд публицистических работ.
В 1976 - 82 гг. печатался в официальной периодике - газеты «Известия», «Комсомольская правда», «Советская Россия», «Московская правда», «Московский комсомолец», «Вечерняя Москва», «Литературная газета», «Неделя», «Красная Звезда», «Гудок», «Воздушный транспорт», «Строительная газета», «Архитектура», «Советская Эстония», «Смена» (Ленинград), «Волга» (Астрахань) и журналы «Огонек», «Юность», «Работница», «Театральная жизнь», «Морской флот» (всего 34 издания). Темы публикаций: популярная этнография, фольклористика, топонимика, популярные очерки по этимологии и лексикографии, о книжных раритетах, из истории промышленности и транспорта и т.д. Всего более двухсот публикаций.
17 июня 1982 г. - арест. Обвинение: участие в редактировании [8] номеров журнала «Поиски» и выпусков «Информационного бюллетеня СМОТ» (свободного профсоюза). Признан был невменяемым (проф. М. Ф. Тальце и та же Табакова) и отправлен в Талгарскую СПБ (Казахстан), где пробыл 3 с половиной года. Врач Б. Анапияев, человек крайне невоспитанный, откровенно мне говорил, указывая на историю болезни: «То, что тут написано - х.... на постном масле! Тебе никакого диагноза не надо было ставить, а отправить на 10 лет на полосатую зону» (т.е. на зону особого [режима]). Если бы это сделали, я был бы счастлив. За годы в Талгаре меня [подвергали] медикаментозным пыткам почти постоянно, это, в частности, [санкционировалось] проф. М. Гонопольским, но в большей мере - представителями спецслужбы, которые в Казахстане открыто распоряжались в психиатрии.
Освободили меня по прямому указанию из Москвы в феврале 1987 г., но после Казахстана я пробыл еще 10 месяцев в 5 городской больнице (Столбовая).
<1988 или 1989>
no subject
Источник: ксерокопия машинописи из моего архива.
примечание
no subject
Всё вспоминаю, как он с порога, приехав ко мне в Ленинград:
Ну и город! Сигарет купить не на что.
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
ещё примечание
"В общей сложности 16 лет (1949 - 1954, 1969 - 1974 и 1982 - 1987) провел в тюрьмах, лагерях и спецпсихушках - за инакомыслие и самиздат. Сидел при всех (!) советских правителях, кроме Ленина".
(no subject)
Володя Гершуни
Re: Володя Гершуни